Медведь-«демократ»
(Басня)
В лесу дремучем нервный шок —
Медведь, наш славный воевода,
Придя из дальнего похода,
Извлёк неслыханный урок.
Собрав вокруг совет звериный,
Он с рёвом вдруг провозгласил,
Что лес родной ему не мил
И образ жизни их постылый.
«Мы упраздним любой диктат
И будем жить в свободном мире,
Чтоб личность развивалась шире,
Пусть каждый станет «демократ».
Полмира я исколесил,—
Медведь продолжил горделиво,—
Я видел, как живут красиво
И силу рынка ощутил.
Цивилизации плоды
К свободе нравов приучили,
Права зверей там защитили
От сладкозвучной ерунды.
Там сексуальные меньшинства,
Сношаясь на глазах страны,
Исканий творческих полны
И власти в том не видят свинства.
Друзья, наш долг теперь признать,
Как мало жизненных контрастов
В лесу, где нету педерастов,
И мы должны их воспитать.
Но, чтобы полным был подарок
Для наших западных друзей,
Учась прилежно у людей,
Взрастим мы также лесбиянок.
Ещё хочу я вам сказать:
Без сна уже я трое суток —
Десант готовлю проституток
Для блага мира тысяч пять.
Тогда не будем мы скоты
В глазах Европы просвещённой,
Мы явим облик обновлённый,
Сокрыв звериные черты».
Медведь взволнованный умолк.
Ошеломлён совет звериный,
Но вдруг, тревогою движимый,
Заговорил матёрый Волк:
«Как быть нам, Мудрый Воевода?
Что от потомства ныне ждать,
Быть может, жёнам не рожать,
Раз к нам пришла такая мода?
Должны подумать мы о том,
Что сексуальные меньшинства,
В делах своих не видя свинства,
Опасным станут большинством».
«Тебя я, Серый, зашибу! —
Взревел Медведь нетерпеливо.—
Потомство взвоет сиротливо,
Увидев дурака в гробу.
О неразумные скоты!
С душой незрелой азиаты,
Мы скоро станем «демократы» —
Не поджимайте лишь хвосты!»
У помойки
Ненастным вечером Дворняжка
Совсем промокшая бедняжка,
Дрожа, к помойке подошла.
И вдруг ей в морду: «Эй, зачуха!
Я — Кот Оборванное Ухо —
Исчезни с глаз, пока цела».
«Гав! Гав! — ощерилась Дворняжка.—
Хамло, помойный замарашка,
Набитый гадостью живот.
Ты никогда не ел из миски,
На зуб не пробовал сосиски,
Захлопни свой кошачий рот!»
Умолк Оборванное Ухо,
Задумчиво погладил брюхо,
Блоху с досады придавил,
Но внешне был вполне спокоен,
На драку вовсе не настроен
И даже мирно предложил:
«Мадам! К чему нам заваруха? —
Поберегём второе ухо.
Пожалуйте скорей к столу,
Но очень жаль: из вашей миски
Успел я выловить сосиски.
Прошу вас к общему котлу!»
Волчье покаяние
(Басня)
В одном лесу осенним тихим утром
Лиса довольная, с наполненным желудком,
Увидев Волка старого под елью,
С поклоном вежливым запела сладкой трелью:
«Ах, жизнь звериная, заботы, брат, заботы,
И ты устал, наверно, от охоты».
«Послушай, Рыжая,— смиренно молвил Волк,—
В моей душе навеки зверь умолк
И ум глодает лишь одна идея:
Пора кончать идти тропой злодея,
Довольно крови, смерти и страданий —
Пусть вздрогнет лес от волчьих покаяний!»
Лисица ахнула: «Ужасная диета!
Ты, братец, обожрался, видно, где-то!» —
«Помилуй, Рыжая,— в ответ Волк простонал,—
Я две недели воду лишь лакал».
Открывши пасть, Волк горестно зевнул,
Лисичкин глаз в неё тайком взглянул:
«Ах, Серый братец, пугало ночей,
Теперь понятен смысл твоих речей,
Такой каскад красивых громких слов
Все оттого, что больше нет зубов».
Под каблучком
Вам, мужики, скажу, как лучший друг:
Попасть неплохо к бабе под каблук,
Клянусь машиной, дачей и козой —
Надежней крыши нет над головой.
Неплохо мне, друзья, под каблучком:
Ловлю в пруду карасиков сачком,
Жена рыбешку жарит и жует
И мне в ладошку косточки сует.
Она, как баба, очень не дурна,
Мордашка, будто полная луна,
Я для такой себя всего отдал,
А без неё, конечно бы, пропал.
Как хорошо, друзья, под каблучком
Крепить здоровье козьим молочком,
Жене на радость грядочки копать,
За мирный труд награды получать.
А что еще, ведь я мужик простой,
Коль не держать, сейчас уйду в запой,
И вам скажу, как опытный супруг:
«Одно спасенье — к бабе под каблук!»
В гостях
(Басня)
Однажды Лужа очень мило
Лягушек в гости пригласила.
Квакушки квакнули: «Придём
Оравой всей перед дождём,
И уж с тобой мы посудачим,
Ведь мы, Лягушки, что-то значим».
И точно, вскоре прискакали,
Лишь капли первые упали.
Квакушек столько оказалось,
Что Лужа даже растерялась,
Пока дар речи обрела,
Орава в ней уже была.
Ну, а потом, не передать,
Что стали гости вытворять:
Плескались, прыгали, ныряли,
В восторге пузыри пускали.
И, наконец, с большим задором
Заздравную запели хором.
Такие ноты горлом брали,
Что Соловью концерт сорвали
И он с высокой своей ветки
Упал, как капля из пипетки,
И до утра без чувств лежал.
А хор Лягушек не смолкал.
Гадать не будем, сколько дней
Веселье длилось у гостей.
Букашек водных поразило,
Что в луже страшно так штормило,
Жук-плавунец, и тот ворчал
И под тельняшкой грудь ровнял.
Но знает даже не мудрец:
Всему бывает свой конец.
Квакушки вволю нагулялись
И восвояси все убрались.
Печально то: гостить гостили,
А про хозяйку ведь забыли.
За время праздника такого
Для Лужи не нашлось и слова.
Хоть бы из всех одна квакушка
«Спасибо» квакнула на ушко.
Зато неплохо погуляли,
Икры пол-лужи наметали —
Пускай старушка не грустит
И головастиков растит.
В переулке
В грязном глухом переулке
Громко гитара бренчит,
Кто-то про женщин и рюмки
Самозабвенно хрипит.
Кот изогнулся на крыше,
Пёс во дворе заскулил.
«Тише, родимые, тише»,—
Жалобно дед завопил.
«Старый, иди, рюмку хряпни,—
Голос пропитый зовёт,—
Скоро загнёмся и вряд ли
Кто-нибудь там поднесёт.
Сядь, потолкуем немного,
Как нам теперь доживать,
Кончилась наша дорога —
Бабы боятся рожать.
Общество наше прогнило:
Хочешь пожить — так воруй,
Что же народ погубило,
Ты нам, старик, растолкуй».
Дед себя щёлкнул по глотке,
Глазом одним подмигнул:
«Водка, родимые, водка!» —
Плюнул и матом загнул.
В грязном ночном переулке
Ветер калиткой скрипит…
«Дед, ну ещё по граммульке»,—
Голос пропитый хрипит.
Забота до пота
(Басня)
Говорит Илье Свинья:
«Почему мы не друзья?
Ведь у нас одна забота —
Набивать живот до пота».
Отвечал Свинье Илья:
«Не годишься ты в друзья,
У меня есть и работа —
На земле пахать до пота».
Засмеялась тут Свинья:
«Глупый ты мужик, Илья!
Разве не моя работа —
Рылом землю рыть до пота?!»
Рассердился вдруг Илья:
«Ты ведь сущая свинья!
Я кормлю тебя до пота —
Разве это не забота?!»
Громко хрюкнула Свинья:
«Ты свиней меня, Илья!
У тебя одна забота —
Есть меня потом до пота!»
Памяти В. Маяковского
Я недавно видел на рынке
плачущего большевика:
В лице ни одной кровинки
и след на груди плевка.
Слезы роняя в водку,
возле пивнухи пил
И, не жалея глотки,
контрреволюцию крыл:
«Сдали буржуям в лапы
нас, работяг, живьем,
Жвачных резинок кляпы
тихо теперь жуём.
Знамя коммуны пало,
маршей умолкла медь,
Некому больше стало
о коммунизме петь.
Я ведь сейчас православный,
в прошлом был большевик,
Ныне собор кафедральный —
мой боевой броневик,
Я не намерен сдаться,
я — не металлолом,
Мне в самый раз податься
в колхоз «Большевик» попом.
Телефон и Агафон
«Что за чудо — телефон! —
Поражен дед Агафон,—
Звать его то ли мобильник,
Или вроде бы дебильник.
Приобрел его внучок,
А ведь он не дурачок.
В институт с собою носит
И нигде его не бросит.
В наше времечко ведь так —
Без него уже никак.
Вот недавно в конце лета,
Чудеса! Из туалета
Позвонил внучок домой
И хрипит едва живой:
«У меня, отец, запор,
Заводи скорей мотор,
Я у площади Свободы
Погибаю в свои годы».
Мы все дома с перепуга
Трубку рвали друг у друга
И кричали: «Ну, держись!
Без подмоги не тужись!»
А потом мы на машине
По проспекту рвали шины,
Уж не помню белый свет,
Как влетели в туалет.
Впятером внучка спасали:
Растирали, клизмовали,
Положили на бочок,
Чуть оправился внучок.
А не будь при нем дебильник
Или, как его, мобильник,
Потеряли бы внучка,
Как бобинку из стручка.
Вот так чудо — телефон!
И не будь я Агафон,
Если старость посрамлю
И такого не куплю.
Не оттянет он карман,
С ним я хоть в Афганистан.
Набирай и только звякай
И уже без страха какай».
Пастыри и овцы
(Басня)
Стяжая вечности венец
И не дичась земной награды,
Пасут попы своих овец,
Не выпуская из ограды.
Святую церковь от врагов
Крестом и словом охраняют,
Громы и молнии метают
В сектантов и еретиков.
На нас, мол, Божья благодать,
А их пожрёт огонь геенны,
Пора давно их в шею гнать,
Ведь только мы благословенны.
И что ж,
От этакой запарки
Овечки стали, как овчарки,
Так сами стадо стерегут,
Что и своих порой грызут.
Я не сужу попов сурово,
Потеря стада — это бич.
Готов за них замолвить слово:
Не стань овец, кого же стричь?
Но как понять мне, старой кляче,
Когда овчарки вновь и вновь
Блеют, как овцы, про любовь,
А вот кусают по-собачьи.
Письмо племяннику Саньке
Чо не пишешь мне, племяш,
Сгинул, словно саквояж,
Глухо.
Вот решил я написать:
Должен ты остро держать
Ухо.
На газетки не скупись,
По газеткам жить учись,
Санька,
Кто там чо наворовал
Или с кем-то переспал —
Глянь-ка.
Нынче ну и времена:
Против всех у всех война —
Слушай.
Ты своё не упусти,
Лапу тоже запусти —
Кушай.
Если душеньку сосёт
И когтищами скребёт
Глотку,
У аптекарей не млей,
А скорей в нутро залей
Водку.
Обтянула баба зад,
И несет, как будто клад
В юбке,
Обстановку изучай
И со СПИДом не играй
Шутки.
Приглянулось где-то чо,
Только глянь через плечо —
Хапай,
Ну, а если сзади кол
Тебя ставит на прикол —
Драпай.
У меня, племяш, болит,
Ох, отбитая гудит
Почка,
Допишу я поутру,
Если ночью не помру.
Точка.
Антенна и Труба
(Басня)
Под хмурым небом ноября
Труба с Антенною на крыше,
Враждою старою горя,
Пытались выяснить, кто выше.
Превосходя Трубу длиной,
Антенна гордостью лоснилась,
Труба своею шириной
По-бабьи с важностью хвалилась.
На почве этих выяснений
Конфликт в войну перерастал
И старой крыше угрожал
Великим громом потрясений.
«Дымишь, чумазая, дымишь»,—
Смеясь, Антенна дребезжала.
«А ты, кокетка, все остришь»,—
Пыхтя, Труба ей отвечала.
«Ха-ха! Конечно, я кокетка,
Благодарю за комплимент,
Но ты, копчёная брюнетка,
Лишь деструктивный элемент.
Я поражаюсь, где законность?
Куда экологи глядят,
Когда такие вот чадят,
Рождая в мире напряжённость!
Ах, эта дикая страна —
Гробница всякого прогресса,
И я под натиском одна
Психологического пресса».
«Что? Что? — Труба её прервала.—
Ой, уморила, как всегда,
Словечек сколько намотала,
Телеведущая звезда.
Ну, впрямь на крыше иностранка!
А снизу каково глядеть?
Задрав подол, стоишь, поганка,
Со сраму можно помереть.
И на трубу напрасно лаешь,
Жестяной головой звеня,
Видать, того не понимаешь,
Что Печь с Плитой — моя родня.
Без нас хозяевам морока:
Ни шкварки в доме, ни тепла,
А ты, разинув рот, с наскока
Свою шарманку завела.
Твой телевизор, ох, утешил!
Вам господам моё «мерси!» —
Такой похабщины навешал —
Святых* из дома выноси.
Брехнёй, развратом, мордобоем
Дурачите простой народ,
А он глядит и пьёт запоем,
Как будто жить осталось год».
Антенна тут задребезжала:
«Кухарка бедная, уймись!
Ты так от времени отстала,
Протри глаза и оглянись.
К чему поклёп, что мы дурачим —
Мы информируем народ.
Задача — сделать его зрячим,
Разбив невежества оплот.
Как ты изволишь выражаться,
Тебя смущает мордобой,
Но жизни суть в уменье драться
И подавлять других собой.
И про разврат давай забудем —
Разврата в мире больше нет!
Любовью заниматься будем,
Тебе, толстушка, мой совет».
«Однако, ты опасна, дура! —
Труба вздохнула шепотком,
Уж не с тобой ли, арматура,
Устроим здесь мы сексодром.
Ишь, про любовь чего напела,
Телепохабная звезда,
Любовь, поди, не жажда тела,
Как вы долбите, господа.
Любовь всегда таится в сердце,
А где у вас — срамно сказать,
Туда бы вам насыпать перца
И секса с дымом пожелать.
Эх, вражья сила, как напала,
Ну, словно стая бесенят,
Недаром я твердить устала:
Куда начальники глядят?»
«Держись, идейная соседка! —
Смеясь, Антенна изрекла.—
Не упади, как статуэтка,—
Их наша сила увлекла.
Они по-своему мордобоем
В борьбе за власть увлечены,
Иные также сладким роем
Девиц прелестных вскружены.
Над всем уже, конечно, деньги
В умах начальников царят
И знай, Труба, что эти денди
Все в телевизоры глядят».
Прощай, читатель! Жду я слухов,
Когда и где закончен спор.
Мне трубочист Пал Палыч Ухов
Поведал этот разговор.
День рождения
(Для детей и взрослых)
В доме Малининых столпотворенье:
Сына пришли поздравлять с днём рожденья,
Сыну исполнилось ровно семь лет,
Сделан с него живописный портрет.
Мальчик красив и зовут его Митей,
Сколько с ним связано в доме событий,
Мама для Мити стихи сочиняет,
Папа для Мити клубнику сажает,
Даже угрюмый и злобный бульдог
Тихо скулит у Митюшиных ног.
Ну, а сегодня всей улице праздник,
Полон людьми и большой палисадник,
Старый и малый поздравить пришли,
Кучу подарков с собой принесли:
Игры, ракеты, печенье, конфеты,
Дядя Игнат преподнес пистолеты.
Бабушка Сима несет автомат —
Митя расцвел от макушки до пят.
«Как настоящий, вот это игрушка!» —
Ценный подарок вручила старушка.
В честь именинника взвились бокалы,
Тосты и речи гремят, как обвалы,
Папа на Митю с восторгом взирает
Митя во всех с автомата стреляет.
Лица горят и улыбки все шире,
Тост поднимают за мир во всем мире,
Громко кричит за столом баба Сима:
«Ой, не дай Бог нам опять Хиросима!»
Дядя Игнат прохрипел, полный муки:
«Не допустите войны, наши внуки!»
Вечер настал, в небе звёзды сияют,
Гости хмельные носами кивают,
Митя с друзьями сидит на диване,
Взоры застыли на телеэкране:
С визгом и стоном идет новый триллер,
Кровью забрызганный режет всех киллер,
Митя в него начинает стрелять…
Но уже мама зовет сына спать.
После прощальной большой канители
Митя уснул на широкой постели.
К детской груди очень крепко прижат,
Как настоящий, его автомат.
Тает румянец на Мите бесследно,
Рот искривился, лицо стало бледно,
Видит он сон, безобразный, как триллер,
Только Митюша в нём сам уже киллер.
Город огромный наполнил он страхом,
Трупы убитых бросает собакам,
С хохотом диким визжит баба Сима:
«Митька! Митюха! Ха-ха! Хиросима!»
Вдруг вся земля поднимается дыбом,
Падают камни, подобные глыбам.
Митя в постели от страха кричит…
Месяц в окошко печально глядит.