Молитва
Предвечный Бог, Отец Вселенной,
Создатель тысячи миров,
Я вновь в молитве вдохновенной
Вкушаю сердцем вечный зов.
Хвала Тебе, великий Боже,
Что лик от падших не сокрыл,
Рабу и знатному вельможе
Своё Ты царство предложил.
Святой любви Благой Учитель,
Нас не покинувший во мгле,
Наш долг — в сердцах своих обитель
Тебе воздвигнуть на земле.
Пускай грохочущей лавиной
Несётся в бездну старый мир.
Но Ты сияющей вершиной
Восстанешь больше, чем кумир.
И горы пред Тобой склонятся,
Поблекнет солнце, как листок,
И звёзды тихо прослезятся,
Встречая Вечности Цветок.
Уходит жизнь
Уходит жизнь…
За тайным мраком смерти
Увижу я неведомый рассвет.
Что мне сулит тот мир,
Таинственный и чудный,
Который вечностью у нас зовётся?
С чем я приду туда?
Земную пыль богатств
Могу ли взять с собой?
И разве ветхой славы миражи
Последуют за мной?
Земное на земле пребудет вечно:
Прах будет с прахом,
Лишь душа одна,
Покинув холодеющее тело,
В таинственное небо устремится
И в трепетном полёте изумится
Свободе, ей доселе неизвестной.
Ожидание
Гор величавых холодные
грозные пики
Снежной короной взметнулись
в бездонное небо,
Словно пытаясь проникнуть
в просторы Вселенной,
Звездного света коснуться
седыми снегами.
Вечные стражи земли,
вы поведайте небу,
Как истомилась душа
в ожидании правды,
Боль донесите со стоном
лавин и обвалов,
Чтобы услышал Создатель
стенанья живущих.
Сколько безумному миру
в агонии биться,
В пене кровавых насилий
себя пожирая?
Где же грядущий во славе
Спаситель Вселенной?
Горы, падите на нас,
если нету надежды!
Исповедь детинушки
Тяжела моя судьбинушка,
Как морёная дубинушка,
Пятьдесят годочков стукнуло,
Аж в головушке аукнуло.
Помню, смолоду кручинился,
От неправды чуть не сдвинулся
И решил лечиться водкою
Да красивою молодкою.
Не спасла от горя водочка,
Не утешила молодочка.
От отравы я отринулся
И за правдой в церковь кинулся.
Призывая милость Божию,
Застучал по полу рожею,
Прихожане все дивилися
И попы тайком косилися.
Возлюбил Христа Спасителя,
Вечной правды Вседержителя,
Словно матушку пригожую,
Полюбил я церковь Божию.
Нo не долго счастьем тешился
И на шею к ближним вешался:
Стало таять навождение,
А потом пришло прозрение.
Под покровом церкви-матушки
Зажирели наши батюшки:
И наряды носят царские,
И манеры у них барские.
Благодатью прикрываются,
От винища разлагаются,
Жизнь проводят припеваючи,
Перед властью приседаючи.
Не сокрыл я думу скорбную
И назвал их жизнь негодною.
Услыхали это батюшки,
Архиерейские солдатушки,
Закричали и затопали,
Чуть меня совсем не слопали.
Осудили благодатные
Мои речи, как развратные,
Порешили: кровь бунтарская
Пострашнее, чем татарская,
Не смирился с православными,
Пусть погибнет с инославными.
Я вначале опечалился
От того, что так прославился,
И, не споря с их порядками,
Засверкал из церкви пятками.
И теперь я Божий странничек,
Но и жизнь моя не пряничек.
Нелегко ведь мне, усталому,
Непокорному, шершавому,
С бородой своей дремучею,
С репутацией скрипучею.
Тяжела моя судьбинушка,
Но свободный я детинушка,
И ушёл в леса привольные
Богу песни петь раздольные.
Быть православным
Скажите, православным быть —
Наверно, жить единой правдой,
В себе самом всегда носить
Христа Страдальца образ славный?
Смиряться пред своей судьбой
И, не страшась когтей тиранства,
Любить и жертвовать собой —
Ведь в этом сущность христианства.
Скажите, правой верой жить —
Наверно, нужно умалиться,
Самих себя не возносить
И над другими не глумиться?
Единый Бог, а нас так много
Народов разных и племен,
Не может быть одна дорога
Для всех людей и всех времен.
Скажите, кто из нас дерзнет
Себя назвать пред Богом правым?
Ведь учит Он наоборот:
Что больший видит себя малым.
Кто прав и славен перед Ним,
Лишь Он Единственный рассудит,
Для нас, наверно, лучше будет
Не делать этого самим.
У храма
Сегодня у храма
стелили цветы
Под ноги
приезжим владыкам,
Они очень гордо
по ним прошли
С каким-то
особенным шиком.
Как будто сошедшим
на землю богам,
Старушки
им падали в ноги,
А я склонился
к погибшим цветам,
Объятый стыдом
и тревогой.
Кому-то не страшно
их было ложить
Заботливыми
руками,
Чтоб стало, наверно,
удобней давить
За нежность цветы
каблуками.
Две девочки
их поднимали с земли
И очень по-детски
жалели,
Веночки из них
аккуратно плели
И грустно
на взрослых
смотрели.
Вечеря
Дрожишь и ты, мой друг бездомный,
Замерз, бедняга, как и я,
Большой, плешивый и безродный,
Похожий чем-то на меня.
У старой мрачной подворотни
Тоскою взглядов мы сплелись,
Бродячих псов встречал я сотни,
Вот и с тобой не разошлись.
Февральский вечер дышит вьюгой,
Пустыню улиц серебрит
И, хрипло кашляя простудой,
Прохожий пьяный семенит.
Безликий равнодушный город
Не греет заревом огней.
Он сам — застывший в камне холод —
Бывает зимней стужи злей.
Ты это знаешь, пес бездомный,
Не раз на шкуре испытав,
Когда гонимый и голодный
Бежал от камня, хвост поджав.
Но жизни соль — не только муки:
И ты от счастья ведь хмелел,
Встречая ласковые руки,
Про все забыв, дышать не смел.
Сегодня нас сроднило небо
И я с тобой делиться рад,
Нам Бог послал ковригу хлеба,
Ешь половину, бедный брат!
Что нам теперь метель и холод,
Святых в свидетели зови —
Как укротит собачий голод
Вечеря братская любви.
Поверь мне, в этом моя вера,
Я весь одной надеждой жив:
Пускай взойдет другая эра,
Страданий чашу осушив.
Хожу при посохе и торбе,
Молюсь о вас и крест несу
И счастлив у тебя на морде
Стереть горючую слезу.
Найдёт ли веру Он?
Но Сын Человеческий, придя,
найдёт ли веру на земле?
Евангелие от Луки 18:8
Найдёт ли веру Он,
придя на землю вновь,
распятый нами?
Ведь нет того,
кто не пронзил
своим грехом
рук Божества,
открытых для объятья.
А кто из нас,
жестокий к красоте,
не плюнул ей в лицо
и этим всё сказал
её Творцу?
Пред Ним виновны все.
Пусть каждый вспомнит
жизнь свою,
и счастлив тот,
кто вскоре ужаснётся,
палимый совестью,
когда в её огне
себя увидит
жалким лишь злодеем,
жестоко искалеченным грехом.
Велик тот час души
чудесного прозренья,
когда восстанет
в пепле покаянья
воскресший для свободы человек.
Но узок путь,
ведущий к избавленью,
и мало честно ищущих его.
Найдёт ли веру Он,
придя на землю?
И как поверить в веру тех,
кто просто суеверен?
Их толпы в храмах,
жаждущих пожить
здесь на земле,
и под защитой Божьей
делишки и дела
надёжней провернуть.
Привыкнув брать,
они идут к Нему
не с жаждой послужить,
а чтобы Он служил,
желаньям их внимая.
«Подай нам, Господи, подай!» —
вот этой веры суть.
И так всю жизнь.
Но где услышать глас
молитвы сокровенной,
от сердца верного
направленной к Творцу:
«О мой Господь,
вот я,
весь тут перед Тобою,
возьми меня всего.
Готов я
чашу пить судьбы
из рук Твоих любую.
Я возлюбил Тебя
всем сердцем,
всей душою,
чего ещё желать!»
Как редко глас
такой молитвы
тлен смрадный
жизнью окропит.
Всё гуще тьма вокруг
перед рассветом,
и дума горькая
ложится на чело:
Найдёт ли веру Он,
придя на землю вновь?
Плачут иконы
Зажигает осенний день
Золотых куполов букеты,
И ласкает небес сирень
Обнаженных деревьев скелеты.
Осеняем себя крестом,
Суеверно творим поклоны,
Когда совесть охвачена сном,
Тихо плачут в церквях иконы.
Монастырской высокой стеной
Оградились от хитрого беса,
И спокоен владыка* седой
За рулем своего мерседеса.
Защищая «святую Русь»,
Смело пушки кропим водою,
Православный народ, не трусь:
Штык и крест навсегда с тобою.
Власть земная с «небес» дана —
От неё не укрыться рогожею,
Не иссякнет церквей казна,
Пока кесарю дарим Божие.
Всех история учит кнутом,
Но не все этой мерой научены —
На владык под имперским орлом
Рукава у кого-то засучены.
Осеняем себя крестом,
Суеверно творим поклоны…
Когда совесть охвачена сном,
Тихо плачут в церквях иконы.
* * *
Кругом пустыня:
Пески и скалы,
Измученные зноем
Молчат, страдая,
И я молчу.
Ведь всё равно
Никто не слышит.
Теперь я камень
Под солнцем жгучим
Среди пустыни.
Не сон ли это
Мне снится страшный?
И тяжкий камень,
Которым стал я,
Быть может, бремя
Больного тела;
Ведь я недавно
Был человеком.
Ходил и думал,
Как миллионы
Себе подобных,
Но, помню, часто
Мне говорили,
Что вместо сердца
Холодный камень
Несу по жизни
В душе пустынной.
И вот расплата
За чёрствость сердца.
Но странно очень:
В людском обличье
Движим я не был
Высокой мыслью.
Теперь в пустыне,
Облекшись в камень,
Лишь только понял
По-человечьи
Бесчеловечность
Ушедшей жизни.
О нет. Не может
Такое сниться:
Проснулась совесть
Полынью горькой,
Болит, оттаяв,
Живое сердце.
Я плачу, плачу
Уже от счастья,
Познав, что значит
Быть человеком.
Апокалипсис
Немного ли тысячи лет
для цивилизованного человечества,
Чтоб завершить последний завет
на руинах земного отечества?
Звезды небесные превратятся
в огромные слезы Вселенной,
Если начнем мы топтаться
ногами по ним откровенно.
Солнце сгорит от стыда
за сотни веков содрогания,
Глядя, что наша среда —
сплошное кровопускание.
Мы вышли давно из пещер,
мы Землю огнем укрощали,
На наш человечий манер
закон бытия оседлали.
И, в Небо вонзая кулак,
рычим о прогрессе мятежно,
Но близок последний наш шаг
в мертвящую черную бездну.
Весь Космос вздохнет, наконец,
и к Богу с хвалой обратится,
Надеясь, что Мудрый Творец
кошмару не даст повториться.
Завещание
Когда таинственная тень
В глазах застывших воцарится,
И дух из тела удалится,
Увидев новой жизни день,
Не орошайте мне лицо
Земной страдальческой слезою —
Не разорвёте вы мольбою
Скитаний вечное кольцо.
И в эти траурные дни
Молчанье мудрое храните,
К останкам тленным не зовите
Живущей в суете родни.
Душа безропотно уйдёт
К Тому, Кого она любила,
А на земле моя могила
Пускай травою порастёт.
И вы, как осени цветы,
Седин над прахом не клоните,
В огромном небе отыщите
Далёкий свет моей звезды.
Я буду вас любить и ждать
В звучанье звёздного органа,
И смерти огненная рана
Начнёт бесследно исчезать.