Как я стал Володенькой

 Свою жизнь я начинал болезненным ребенком, потом, обезумев, жил десятки лет несчастным гением и, наконец, придя в себя, доживаю счастливым дураком.

                                                                                                                                    В.Л.

    Говорят, что дураков не сеют, они, мол, сами растут. Позвольте мне слегка углубиться в данное мнение. Действительно, дураков пока еще не сеют — это дело будущего, а вот выращивают уже давно и весьма старательно. Именно на них, как на гарантов государственной стабильности, и опирается всякая сильная власть. Другое дело — дураки-самородки. Появление таковых способно потрясать основы общества до такой степени, что даже у самых сосредоточенных на желудке людей полная ложка в рот попасть не может. Характерной чертой дураков-самородков является чрезвычайное напряжение воспаленной головы, пытающейся разобраться в том, что уже давно устоялось в здравом рассудке обывателей. Но в отличие от всех стихийных бедствий, у данного явления присутствует и положительный момент. Подобно яркому ожерелью из диковинных камней, дураки-самородки весьма забавно украшают довольно постную физиономию нашего мира. К числу последних автор этих строк, со свойственной ему самоуверенностью, относит и себя самого.
Говорят, дуракам везет. Вот и мне очень повезло родиться и жить в огромной и сказочно богатой стране. Такой богатой, что за многие годы неслыханного всенародного саморазграбления ее до сих пор еще никак разграбить не могут. Родился я накануне праздника Благовещания от вполне нормальных родителей. Отец по крещению был православный, а по убеждению — коммунист, неистово веровавший в боевую и безбожную троицу мирового пролетариата: Маркса, Энгельса и Ленина. Мать по крещению тоже была православная и искренне веровала в Пресвятую Божественную Троицу мирового христианства: Бога Отца, Бога Сына и Бога Духа Святого. В результате слияния этих двух вероисповеданий и родился на белый свет сын-дурак, от которого со временем порядком досталось не только отцу и матери, но и другим ревнителям антирелигиозного и религиозного благочестия. Уже до крещения меня назвали Владимиром. Отец не без гордости совершил это в честь великого вождя всех трудящихся — Владимира Ленина, а мать, по смирению своему,— в честь равноапостольного крестителя Руси — Владимира Святого. Таким образом мне, маленькому Владимиру, уже с колыбели было суждено оказаться между двух столпов Российской истории: Владимиром Святым, истреблявшим язычество и насаждавшим Византийское православие, и Владимиром-большевиком, истреблявшим православие и насаждавшим воинственный коммунизм. Поэтому для России эти два Владимира являются символами двух великих исторических переломов. Мне, человеку маленькому, не суждено совершить и крупицы тех судьбоносных для народов дел, которыми они обессмертили свои имена. И, пожалуй, с моей стороны будет более правильным называть себя просто Володенькой. К тому же вынужден признаться, что с некоторых пор часто пребываю в младенческом состоянии, которое выражается в нежной привязанности к Боженьке, солнышку и цветочкам. Думаю, что все это дает мне полное основание не путаться под ногами у двух великих Владимиров, а скромно посторониться, как подобает человеку незначительному, и быть просто Володенькой, а точнее, дурачком. Ведь время Ивануек-дурачков давно прошло и, по всему видно, что теперь наше время подоспело.
Но вернемся в мое детство, проходившее в атмосфере коммунистического психоза, сотрясавшего тогда удивительное наше отечество. Где и в военное, и в мирное время и при наступлении, и при отступлении громко кричали «Ура!» Кричали до хрипоты, стараясь перекричать друг друга. Одни — чтобы выразить свою личную преданность делу партии, другие — чтобы как-то выжить в условиях тотальной слежки и жестоких преследований за инакомыслие. Именно тогда, в период идеологического бума, мое детское сознание было многократно травмировано, что не могло не сказаться на моей дальнейшей судьбе.
Отец мой, будучи человеком энергичным и целеустремленным, делал все, дабы я уже с пеленок не был чужим на великом празднике советской жизни. Ни один военный парад и демонстрация трудящихся не обходились без моего «участия». Всякое торжество такого рода, как правило, завершалось громом праздничного салюта. Меня, еще совсем крошечного, отец обычно держал на руках. И когда небо над вечерним городом вспыхивало тысячами разноцветных ракет и раскалывалось от страшного грохота, я в ужасе закрывал глаза и мое детское плаксивое «у-а-а» тонуло в восторженном реве всенародного «Ура!» Таким образом, уже с пеленок напуганный громом салютов и ликующими криками советского народа, я так никогда и не стал «своим» на великом празднике советской жизни. И самыми ненавистными для меня навсегда стали свирепые голоса пушек и торжествующие крики толпы. Именно они — пушки и толпа — в моем сознании сформировались как символы самого грубого насилия над человеческой личностью.
До тридцати лет, одинокий и странный в глазах авторитарного общества, я скитался по огромной красной пустыне, среди миражей коммунизма и его ложных богов. Мучимый жаждой вечной правды, я набрел на цветущий оазис жизни и припал к спасительному источнику веры.
Жажда уже утолена, но вокруг оазиса по-прежнему расстилается огромная пустыня падшего мира. И хотя она уже не красная, но не менее страшная со своими новыми миражами и новыми богами. В этом мире наживы, среди лязга клыков предприимчивых и умных людей, нет и не может быть места для маленького беззубого Володеньки, блаженного дурачка, нашедшего свое счастье у ног Вечного и доброго Господа Бога.

P.S. Кое-где обо мне говорят как о художнике и поэте и даже как о религиозном мыслителе. На людей, распускающих такие слухи, стараюсь не обижаться. И должен признаться, что пишу я, пользуясь привилегией дурака-самородка, которому нечего терять, кроме своей буйной головушки, которую сам разбиваю о стену новой Вавилонской башни, воздвигаемой на земле умненькими и разумненькими.